Суть острова. Книга 2 - О`Санчес

И вот он — этот самый пень-муравейник, возле которого я так долго ахал, всплескивал руками, покачивал головой и закатывал глаза. Что за тень падает на часть муравейника? Вроде бы от дерева. От какого дерева? Не знаю. А как выглядит оборотная сторона муравейника? Не видно, потому что это всего лишь двухмерная проекция на плоскости отлично загрунтованного холста, хоть пальцем в нее тычь, хоть сбоку взглядывай — ничего не увидишь. Мне это не по душе, если честно, и не так уж громко ахал я перед холстом. И вообще я молча люблю осматривать и произведение искусства, и место происшествия. Нет, мне все эти «допотопности» не годятся мне, я поэтому почти и перестал рисовать и писать на бумаге да на холсте. Чем дальше, тем плотнее западаю на чистую компьютерную живопись, с ушами в нее погружаюсь. Моя мечта и мои планы — совместить столетиями освященные законы и открытия традиционной живописи с новыми возможностями, которые предлагает нам прогресс. И дело не в способности компьютера имитировать любую структуру холста или кисточки, вернее, не только в этой мизерной, хотя и занятной способности. Но чисто концептуально, данный пень-муравйник, в качестве произведения искусства, должен в наше время выглядеть иначе. Пусть он, проект будущего, при первом осмотре и приближении будет выглядеть — чика в чику — именно как этот холст некоего господина, по имени Оу-сан. Однако, зритель, если ему вздумается, может вглядеться с помощью увеличителя и сосчитать количество усиков, торчащих из отверстий муравейника. Зритель может осмотреть муравейник сверху, снизу, сзади, сбоку… И дерево может рассмотреть, то, которое уронило тень на половину муравейника. Если, конечно, по замыслу художника, дерево является частью картины. И тень способна постепенно смещаться. А муравейник может предстать перед зрителем не только полуденным, но и вечерним, и полуночным, почему бы и нет? Если автор способен в своем замысле обыграть наличие муравьев, страдающих бессонницей, либо сумеет показать ночной муравейник без дневных муравьев? Впрочем, ему, автору, делать это не обязательно, а я не собираюсь придумывать за него всякие-разные фишки и подзамыслы. Подчеркиваю, это не было бы многокилометровой чередой кинокадров из жизни муравейника, нет, ни в коем случае. У художника, при всей масштабности и тщательности изображаемого, должна будет работать на замысел каждая деталь, все без исключения пиксели и точки. Кроме тех тупиковых и необязательных, которые сам автор решил из собственных архитектурных побуждений оставить именно тупиковыми и необязательными… Грубоватое получилось объяснение, однако, оно вполне верно отражает мое понимание той живописи, которой я пытаюсь заниматься у себя дома, в свободное от работы и семьи время. Предположим, стал я таким художником, получил признание. Жил-жил, да и оставил после себя наследие. Включающее в себя одно-единственное произведение искусства. Пабло Пикассо, вместе с жуликами-поддельщиками, тысячи работ создал, оделил ими легионы зрячих потомков, благодарных и неблагодарных, а я — одну! Компьютерную, естественно, и называется она: «Город». Оговорюсь сразу: компьютеры могут развиваться как им заблагорассудится, уже сотворенное на менее «продвинутых» — будет адекватно воспроизводиться на более поздних — и это главное. Почему нет? Почему бы и не развиваться компьютерному «железу», расчищая творящим путь к дальнейшему совершенству — в красках, в инструментах, в приемах, во всем, что только можно выдумать некосным умом художника? Сегодня я использую так называемую 3-D графику, а завтра изобретут какую-нибудь компьютерную голографию, в которой моя нынешняя 3-D будет чувствовать себя отменно, если, конечно, я талант, а не бездарь… Итак: «Город». Я всю жизнь могу писать его, населяя, по мере необходимости, групповыми и индивидуальными портретами, пейзажами, натюрмортами, бытовыми сценками и супрематическими брызгами. Могу делать это хаотично, а могу по единому плану, — ведь это мой город, мои улицы и пейзажи, мое население.

Сажусь за комп и вхожу… Я — и так все насквозь знаю, а посетители — с путеводителем.

У меня есть новенький компакт-диск, путешествие по Лувру. Вот — примитивнейший донельзя, но прообраз моего «Города». Это словно каменный топор сравнивать с Центром космических полетов, но концепт сходен. В моем Городе хватит место любой моей самой причудливой фантазии, любой идее, и тупой, и блестящей.

Посетитель гуляет по улице, мною написанной, заходит в дом, мною созданный, подходит к стене, на которой прикинулся двухмерным пресловутый этот пень-муравейник, осматривает его, позевывая, и идет дальше. Весь город к его услугам, можно выйти, а можно продолжить путешествие. Это вам не стрелялки-бродилки в тупых подвалах, не вздумайте спутать! Это Город, созданный «человекусом творящим»! Всякая деталь в нем — творение, любая ремесленная поделка — ничуть не халтура, а элемент более общего творения, пусть и несоразмерная с общим по размаху, но равно созданная с любовью и тщанием. А умрет человек — Город не пропадет и не застынет, нет! Рано или поздно появятся сподвижники и сочувствующие, которые захотят добавить в этот Город что-нибудь свое — дома, изображения людей и животных… Почему нет, если первотворец предусмотрел подобное!? Предусмотрел: всяк, разделяющий данный концепт первотворца и согласный соблюсти некий набор основных правил, вправе поселиться в этом городе, творить на его просторах. Конечно! Эклектика? Общие принудительные правила? Ха! И еще раз ха! Зайдите в любой из великих музеев мира: разве не эклектикой забиты они под потолок? Разве не соседи по зданию или этажу все эти микеланджело и эндиуорхолы? Но живут ведь и друг другу не мешают. А города? Париж, Лондон, Бабилон? Разве эти населенные пункты не есть совокупный результат усилий миллионов и миллионов жителей, творящих и разрушающий каждый свое, кто во что горазд, но по неким общим правилам, позволяющим уживаться? Никакой сумасшедший, или там, эпатажник, не сумеет возвести дворец или шалаш посреди Президентского проспекта, на его проезжей части. Никто не строит мост вдоль по течению, у каждого жилого дома должен быть вход и какой-нибудь адрес. Никто не сможет долго платить в магазинах дукатами и фунтами, если там в ходу только талеры… И так далее. И в то же время, в Бабилоне далеко не все сплошь дворцы да парки с музеями: есть и пустыри, и безликие каменные коробки, и граффити, и помойки, и иные уродства, которые также, и по праву, зовутся Бабилоном. Вот и в моем Городе, растущем со мною и без меня, будут творить другие творцы, заполнять его дворцами, сортирами и сараями, сажать цветы и мусорить… Правила моего Города просты и естественны: делай что хочешь и как хочешь, но твоя свобода не должна ущемлять и беспокоить чужую.

А пожелают если свои законы установить, дабы не жить по чужим — пусть строят собственные города и вселенные, либо живут в пустынях.

Разве это не творчество, и разве это не свобода творчества?

Я хочу строить мой Город, что означает — я хочу жить и творить. Те небольшие камешки, заложенные мною в первый из фундаментов первых строений, слишком ничтожный результат, чтобы об этом можно было бы вещать вслух, но они — уже есть, и я о них знаю. И Шонна знает, но ей не очень-то интересно, она вся в собственных делах и проектах. И отец в своих. А я — тоже в своих, но не в моих. У меня работа и я должен ее исполнять. Поезд пришел вовремя, в девять утра, но встреча назначена мне на четырнадцать часов ровно, и я решил поболтаться по городу, побродить по великолепным Иневийским музеям. Наши — лучше, конечно, однако это не повод снобствовать да игнорировать остальное, не столичное. Молина, сестричка, потребовала, чтобы я сразу же приехал к ним и у них остановился на время командировки, но я соврал, что совещания пойдут с самого утра, поэтому до начала вечера я предоставлен себе и своим профессиональным обязанностям. После музея, который мне и на четверть не удалось обежать, я вознаградил себя плотнейшим завтраком из здоровенного куска запеченной в грибах индюшатины, затем во мгновение ока вселился в скромный трехзвездочный отельчик на улице «Ранеточки», не преминув полюбопытствовать у портье, почему улице досталось такое смешное название, принял душ, побрился, сменил рубашку и галстук… А до совещания — ого-го еще! — два часа времени и пешего хода на десять минут.

У нас, у «Совы», есть нечто вроде филиала в Иневии, но обстановка и заказчица потребовали выезда столичного специалиста, на каковую роль наши вожди отрядили меня. Спасибо им за это большое, как всегда. А дело-то нешуточное: поступил заказ изгнать призрака! Место его обитания — особнячок в центре города, главным экзорсистом назначен я. Срок командировки стандартный: до полного исчерпания проблемы. До полного — это значит, в переводе со служебного на человеческий, чтобы заказ был оплачен и, во избежание возможных претензий, документально закрыт. В остальном я волен делать многое, лишь бы польза была, и в рамках бюджета. Бюджет мой состоит: а) из личной наличной карманной тысячи талеров, которая у меня всегда при себе, в потайном кармашке, б) из части командировочных денег, выданных вперед: подотчетные — три тысячи налом, три — карточкой, неподотчетные — одна тысяча налом. Естественно, что предусмотрен финансовый форс-мажор: при любых обстоятельствах я вправе ждать немедленной подпитки от наших в любых разумных пределах: деньгами, людьми и связями. Данная проблема — не тот случай, где нам грозят сверхрасходы, но каждый сотрудник «Совы» должен понимать и помнить, что за ним стоит вся мощь фирмы, которой он служит. Всему есть пределы, разумеется, и нашей верности фирме-сюзерену, и ее могуществу, но понимание того, что ты не один, что тебя поддержат, выручат, защитят — очень комфортная штучка в жизни, ух, как она нервы сберегает в иные трудные минуты… У меня в кармане контакты аж на четверых(!) иневийских экстрасенсов, ими снабдило меня все то же руководство, в лице вице-директора, на тот случай, если в особняке действительно обитает нечто трансцендентное. Будь я проклят все четыре раза подряд, если обращусь хотя бы к одному или одной из них. Даже из соображений служебной «отмазы», для прикрытия жопы — нет. Не верю в мистику, экстрасенсорику и приметы, они для глупцов и экзальтированных барышень. Зачем же тогда в кармане эти контакты с презираемыми сущностями, а не в мусорном ведре? Вернусь — там и окажутся, а пока — в блокноте побудут. Вырвать, скомкать, выбросить — легче, нежели обратно вживить, блокнотец-то служебный… Не то чтобы я совсем уж зануда жуткий и перестраховщик, но в случае успеха твои отчеты и вещдоки — почти формальность, а вот в случае неудачи — о-о… Это целое поле битвы между тобой и ревизорами фирмы… Бывали у меня «напруги» по молодости лет, бывали, странным было бы не усвоить полученные уроки…